Гусаренко Александр

Никто не может уклониться от борьбы,

если не хочет погибнуть.

       Александр Чаковский.

Раздался взрыв. Средних размеров трёхэтажное здание со страш­ным треском и шумом завалилось под себя, оставляя руины и подни­мая волну пыли.

Сибиряков в последний момент успел запрыгнуть в подвальное помещение. Огромные камни, бывшие только что стеной, закрыли за ними выход. Внутри пахло вековой сыростью и плесенью, под­вал был слегка затоплен грязной водой, смешанной с пылью. Но Сибирякову эта вода была нипочем - на ногах красовались немецкие резиновые сапоги, стянутые с некого подстреленного им офицера. На улице раздался мощный взрыв, и сверху на руины дома что-то грузно упало, да так, что пыль и старая штукатурка посыпались на го­лову солдата, испачкав пилотку. Неожиданно в дальнем углу подвала появилась трещина, а через пару секунду из неё посыпались боль­шие обломки, открывая новый выход и давая необходимый свет солдату.

Сибиряков быстро подлетел к выходу и, аккуратно высунув го­лову, начал осматриваться. Немецкие ударные части, пересекши по­ловину широкого двора, уже продвинулись дальше. Зайцем выскочив из подвала, он прижался к разгромленному T-III. Рядом на руинах дома валялась его башня - причина осыпавшийся штукатурки в подвале. Видимо, снаряд из нашей противотанковой пушки попал в боеукладку немца, вызвав детонацию. Немецкие солдаты бежали вперед и ата­ковали, не обращая внимания на тыл, в котором очутился один отча­янный солдат. За горящим T-III в нескольких десятках метров стоял StuG III, нещадно расстреливающий нашу единственную «крепость» из своей семидесятипятимиллиметровой «коротышки». Каждый вы­стрел забирал одного-двух бойцов и оставлял на бетонной коробке зияющую дыру. Охраны возле штурмового орудия не было, поэтому Сибиряков выхватив «колотушку» с пояса и, выдернув чеку, метнул её в бронемашину. Она, описав крутую траекторию, залетела в раскры­тый люк командира. Раздался взрыв - орудие умолкло раз и навсегда. Атакующие солдаты обернулись, заметив разрушенное самоходное орудие. В сторону Сибирякова обернулись несколько немцев, откры­вая по нему автоматный огонь. Пули засвистели над головой, под нога­ми, сбоку, кругом... прыгнув в небольшую воронку от снаряда, Сиби­ряков спрятался от свистящих смертей, но ненадолго. К его укрытию приближались два вооруженных бойца. Подтянув к себе винтовку, он проверил боекомплект - остался всего лишь один патрон. Резко под­нявшись на руках, Сибиряков дал выстрел навскидку. Один из бойцов упал, пораженный в грудь. Но второй, мало того что живой, так еще и разозленный смертью товарища, быстро начал двигаться к Сибирякову. Он уже был почти у воронки, когда русский солдат выскочил на него, вооруженный саперной лопаткой. Сибиряков зажмурил глаза и налетел на гитлеровца. Лопата глухо воткнулась в его череп. Сибиря­ков открыл глаза. Еще несколько пуль со свистом пролетели мимо. Два живых немца, спрятавшихся за остовом грузовика, пытались подстре­лить отчаянного русского. Нырнув обратно в воронку, Сибиряков стал оглядываться по сторонам, ища место, куда делись остальные штурмо­вики. Не могли же сквозь землю провалиться?!

Во двор, со стороны одной из улиц, через проулок, въехал Т-34-76, с разворота открыв огонь по немцам около грузовика. Рядом с остовом лежали четыре убитых штурмовика. Сибиряков встал в полный рост и заметил, куда делись все наступающие: многие погибли, попав в про­тивопехотную ловушку под «крепостью», остальные с испугом бежали со двора, бросив своих. «Тридцатьчетверка» покрутилась на месте, ос­матривая двор, и, сдав назад к крепости, неожиданно заглохла. Сиби­ряков, прихватив немецкий пистолет-пулемет, отправился к экипажу, спавшему ему жизнь.

- Капитан Вяземский, - протягивая руку, сказал вылезший из тан­ка командир в чёрном молескиновом комбинезоне, танковом шлеме, в больших резиновых сапогах. Его остроконечное лицо было покры­то сажей и грязью, поэтому Сибиряков толком не стал всматриваться в черты его лица. Приметил лишь, что цвет глаз был темно-зеленый. Да такой, что он, наверное, прекрасно видел в темноте и без света.

- Сержант Александр Сибиряков, 23-1 дивизия, бывшая... - по­жимая руку, уныло протянул солдат. - Я, видимо, последний из дивизии остался, - добавил он, осматривая кругом разбомбленный авиаци­ей и танками двор.

• Мы вот с Долгом,- капитан похлопал по броне родной «трид­цатьчетверки», на башне которой виднелось название танка, - тоже от­бились от нашей оборонгруппы.
• Раз уж вы заглохли здесь, может, попробуем связаться со шта­бом? - предложил Сибиряков. - Надо только войти в дом и забрать от­туда радиостанцию.

Капитан кивнул, быстро запрыгнул на броню и начал с кем-то об­мениваться фразами по поводу отказа двигателя и сломанной танко­вой радиостанции, явно показывая своим поступком, что за рацией он не отправится. Сибиряков сконфузился, но радиостанцию все равно надо было забрать. Немного помявшись и подавив в себе сердечное уныние и печаль от того, что его ждало впереди, Александр зашагал в дом.

На входе лежало множество обезображенных тел - наших и чу­жих. Первые погибали, встав нерушимой стеной во входном коридоре. Вторые умирали, попадая в кровавую ловушку и подрываясь на рас­ставленных минах. Аккуратно перешагивая тела, Сибиряков прошел оборонный коридор, вышел на лестничную клетку, на которой лежал его разодранный фугасом приятель, - Свидищев или Свардищев. Он точно не помнил, как произносится его фамилия. Глубоко вздохнув и перешагнув, он поднимался дальше, на втором пролете не было нико­го, только огромная дыра от выстрела «коротышки». На третьем лежа­ли два брата - Родион и Станислав, тоже приятели Сибирякова. Они тащили пулемет на новую позицию, когда фугасный снаряд настиг их, разметав по стенам. Стараясь скрыть отвращение и горечь от потери приятелей, Сибиряков зашагал быстрее. На последнем, третьем этаже, коридор и все комнаты были завалены трупами солдат 23-1 дивизии. Шныряя по комнатам, обходя трупы приятелей и знакомых, незна­комцев, Александр вскоре вышел к радиостанции. Она была в боль­ших медвежеподобных руках комиссара Холодова. Он сидел на полу в разгромленной пустой комнате, крепко прижав рацию к себе. Рядом аккуратно лежало свёрнутое красное знамя 23-1 дивизии. Сибиряков схватился за рацию и потащил на себя, но холодные руки комиссара не хотели расставаться с этой вещью, вероятно, ставшей источником связи его души с этим миром. После пары попыток радиостанция по­далась и оказалась в руках красноармейца. Она отправилась на спи­ну, а знамя - в личный вещмешок. Его надо было передать старшему офицеру. На улице раздался выстрел и крики орущих друг на друга бойцов.

Сибиряков снова прошел мимо погибших приятелей и выбежал во двор. Капитан лежал на земле, его пинали свои же друзья-танкисты. Неподалеку валялся недавно пристреленный фашист. Александр вски­нул МР-38 и дал короткую очередь в небо. Танкисты разом отскочили назад, бросив капитана.

• Вы что, мать вашу, совсем уже сдурели? - помогая капитану подняться, оскалился Сибиряков - Вы своего офицера и товарища за немецкую шваль бить начали? Да кто вы после этого?! Да за такое под трибунал идут! - голос Александра был твёрд, как камень.
• Да за что он живого-то убил? - неловко спросил один из танки­стов. - Он же мог что-то сказать...
• Живого? Да ты знаешь, что это самый живой уже с две-три сотни русских мужиков и женщин положил. Да ты еще заступись за эту сви­нью!
• А вот и заступлюсь! - гордо шагнул вперед самый крайний боец.

Сибиряков ничего не ответил, лишь направил на горе-героя пи­столет-пулемет. Капитан, понимая, что сейчас все может разрешить­ся не очень хорошо, встал перед Сибиряковым, попросил его убрать оружие и мирно решить этот вопрос. Тот повиновался, а бойцы, изви­нившись перед капитаном и Александром, вернулись к своим делам, ругаясь про себя.

Капитан и сержант решили: «На ночь остаемся в доме и попыта­емся выйти на связь, а утром отправимся вглубь города - ближе к ли­нии нового фронта. Тем более, оборонгруппа должна была быть где-то там».

С приходом ночи бои поутихли, а со всех сторон потянуло холод­ным зимне-осенним ветром. В доме, в комнате на первом этаже, где не было ни одного тела, бойцы развели костёр. Все занимались своими делами возле него. Радист пытался связаться со штабом. Это была уже сороковая или сорок первая его попытка. Но все было тщетно. Заря­жающий переговаривался с мехводом, обсуждая сегодняшний день. А Вяземский и Сибиряков сидели на окне, курили и разговаривали о жизни.

             - А где твоя семья, Александр? - на «ты» спросил капитан.

 - Была под Москвой у матери, а потом... убили их... всех: и мать - Галину Никифоровну, и Машу, и Сашеньку... всех! - сухо и печально ответил боец, затянулся и передал папиросу танкисту.

От слов, вернее, интонации, Сергей Вяземский опешил. Так спо­койно и безэмоционально говорить о смерти своей семьи. Но за этой сухостью скрывалось многое, то, что не хотел брать и открывать пер­вому встречному. Такой уж был Сибиряков.

- А где твоя семья, Сергей? - нарушил тишину и паузу Алек­сандр. - Живы хоть?

• Да! Под Оренбургом, у тёщи, вся моя семья. Варварушка и сын Антоша. Весь в меня - такой же бойкий и веселый.
• Ты из Оренбурга?
• Да, а ты?
• Я издалече. Ты, наверное, таких и земель не знаешь. Я из Кеме­рова. Сибирь.
• О, бывал я когда-то, - танкист задумчиво уставился в окно, вы­зывая старые воспоминания, - мы еще с моим братом родным служи­ли в одной части, на Т-70 вместе. А потом его перевели на Дальний Восток. Он еще долго возмущался, но это был вышестоящий приказ... потом началась война. Где он сейчас? - уныло затянувшись, Вяземский отдал папиросу Сибирякову.
• Товарищ капитан! - раздался радостный, но замученный голос радиста. - Штаб на связи! Вас просят!

Сергей слез с подоконника и, поправив свой комбинезон, взял трубку радиостанции.

         - Капитан Вяземский, 75-я танковая оборонгруппа, - сказал он в трубку. - Нет. Да. Никак нет! Никак нет! Остался один выживший! Так точно! Будет исполнено! - лаконично отвечал танкист. Как только разговор был окончен, он передал трубку обратно радисту и с печаль­ным видом уселся на своё прежнее место.

        - Завтра с утра нам необходимо будет зайти немцам в тыл и под­держать утреннюю атаку в двух или трех кварталах отсюда! - сообщил он всем. - Это приказ штаба! А теперь, если все поели, давайте отбой. С утра предстоит тяжелый день в тылу врага. Александр, ложись, нече­го стоять на карауле! Не придут сюда уже немцы... не до нас им.

Поздней ночью погода резко сменилась на еще более холодную и зимнюю. Лужи и грязь замерзли тонкой коркой и были покрыты небольшим слоем белоснежного снега вперемешку с желто-оранже­выми листьями.

II

Огромная вспышка моментального света и громкий хлопок рез­ко подняли всех спящих. Раздался еще один взрыв, за ним еще один, за ними третий. Работала артиллерия. С перепугу все бойцы выско­чили во двор, к танку. И это стало роковой ошибкой. Большая бомба, метко сброшенная то ли с бомбардировщика, то ли с гаубицы, ударила в танк, вероятнее всего, разорвав его и перепуганных танкистов. А Вя­земского и Сибирякова откинуло в разные стороны, подрав осколками. Капитан оказался на улице под авиационным и артиллерийским дож­дём, а сержанта забросило обратно в дом, когда несколько снарядов сотрясли его до самого основания. Вдвойне перепуганный, раненый и желающий инстинктивно спасти свою шкуру Сибиряков выпрыгнул в дальнее коридорное окно и бежал, куда глядели глаза, лишь бы по­дальше от места артобстрела. Бросив наверняка убитых новых това­рищей, он бежал, оставляя за спиной дом за домом, двор за двором, квартал за кварталом - до тех пор, пока силы не покинули его, и он замертво не рухнул в окоп, вырытый на обочине небольшой дороги, перекрестка где-то в гуще города. Кругом многоэтажки, завалы на раз­битой дороге, остовы гражданской и военной техники, множество мел­ких и крупных гильз - недавно здесь был бой. Бой, в котором наша армия упорно сдерживала наступающих оккупантов!

III

• Эй, ты живой? - тыча винтовкой в грудь Сибирякова, спросил храбрый юноша.

Александр продрал глаза, спросонья подумал, что его схватили немцы, и, упершись руками в землю, резко вскочил, готовясь бежать. Трое юношей удивленно смотрели на этого раненого чудака, в сер­жантской советской, разодранной осколками форме.

• Товарищ сержант, с вами все в порядке? - почтительно обратил­ся один из них к Сибирякову.

-Да, рядовой,- Сибиряков окончательно понял, что опасности нет. - Какая часть? И далеко ли до штаба?

• Сто сорок третья пехотная дивизия! - опешив, ответил молодой боец. - Вон за тем следующим проулком разместился наш штаб, - паль­цем указал молодой боец с «трехлинейкой» за спиной. - Ну, мы пойдем!

 Сто сорок третья? Но... - сержант хотел что-то сказать, но, по­няв, что сболтнет лишнего, промолчал. После небольшой паузы доба­вил: - А куда вы втроем идете с одной винтовкой?

- Товарищ старший комиссар отправил нас в разведку близлежа­щих кварталов, - ответил третий юноша.

Сибиряков потянулся руками к груди, где привычно висел авто­мат или винтовка, но сейчас там было пусто. В страхе и панике он за­был и про трофейное оружие, и про вещмешок, и про брошенное им знамя своей дивизии, и про приятелей... краска и стыдливая гримаса застыли на лице сержанта, заставив задуматься и замереть на месте. Юноши не хотели тревожить его, они медленно пошли в сторону од­ного из дворов. В сторону, из которой им не суждено будет вернуться живыми и доложить политруку об обстановке...

А раненный Сибиряков, уставившись взглядом в дорогу, размыш­лял о том, куда ему отправиться дальше. «Можно пойти солдатом в сто сорок третью, но здешний комиссар будет допытываться про отсут­ствие документов. Как же можно было забыть знамя и документы? - он стукнул кулаком по земле. - Можно попробовать пойти дальше в го­род - наткнуться на фронт и встать под ружье с фронтовой дивизией. А где этот фронт? И где гарантия, того, что не наткнёшься на немецкие военные части. Еще можно попробовать стать «одиночкой», но для этого нужна хорошая винтовка и глаз. Вяземский говорил, что с утра должна быть атака. В паре кварталов отсюда...» - таковы были прер­ванные мысли сержанта по поводу своей судьбы.

Со стороны, вернее улочки, в которую пошли юноши, резко вы­ехали два бронетранспортера с пулеметами. Ехали быстро, по-хо­зяйски. Сибиряков быстро залег в окоп, провожая взглядом броне­машины. Неожиданно ведущая наткнулась на заложенную мину. Разрушительный взрыв - и тяжелый бронетранспортер оказался пе­ревернутым в небольшую воронку. Вторая машина попыталась сдать назад, но с третьего или четвертого этажа по ней открылся свинцовый дождь. Видимо, стреляли из нескольких пулеметов сразу. Кто-то даже забросил «колотушку» в пустой кузов бронемашины. Все выжившие немцы в шоке, бросив своё оружие, бежали, получая в широкие спины по нескольку десятков пуль. Все стихло также быстро, как и началось. Казалось, что между жизнью и смертью прошло всего несколько ка­дров или секунд, но это было не так...

Но эта тишина оказалась крайне предательской. Прямо напротив высотки, откуда стреляли, разламывая деревянный дом, грузно выехал «Тигр». Кося пулеметным огнём окна, он развернул башню и мощны­ми залпами своего орудия зачищал здание от красноармейцев, превра­щая их в пыль. Они пытались отстреливаться, но тщетно!

Один из фашистов, очень низкорослый, тучный, с пулеметом на руках и патронными лентами к нему на плечах бежал в сторону небольшого двухэтажного, вытянутого барака. Он находился за спи­ною Сибирякова. Ганс был практически у дверей, когда что-то или кто-то с недюжинной силой схватил его за ворот и, круто раскрутив, метнул в расположенный рядом с домиком окоп. И по странному сте­чению обстоятельств или по глобальному фатализму, тучное тело нем­ца всем весом навалилось на торчащую арматуру, воткнутую оборо­нявшимися красноармейцами.

Сам того не желая, сержант Сибиряков убил вооруженного врага. Но эта было иное убийство. Всегда враг хотел убить его, он хотел убить врага. Оба были на равных и вооружены. А здесь... Он как подлый преступник подошел к шокированному, испуганному врагу со спины и убил невзначай, случайно. Оправдывало лишь одно - он враг моей страны, оккупант и захватчик моей сокровенной Родины! А посту­пил бы он так же и мучился ли бы потом над совершенным?

Подняв и забрав его ручной пулемет, ленты, гранаты и пистолет, Сибиряков тут же поспешил занять оборонную позицию в бараке. Что-то глубоко в душе подсказывало о скорой близости гитлеровцев. Он быстро заскочил на второй этаж, в угловую комнату, из окна ко­торой просматривалась улица, бывшая недавно местом разъяренной, но подлой схватки. На войне, конечно, все средства хороши, и это са­мое главное оправдание любой войны... стрельба в спину - это уже крайние, отчаянные действия.

Проверив пулемет и расположившись в маленькой комнатке, ко­торая чуть позже станет для него последнем оплотом, Сибиряков еще раз припал к окну, высматривая танк, но тот словно канул в небытие, оставив после себя лишь разрушения. Залезши внутрь своей рваной гимнастёрки и вытащив оттуда последнюю папиросу и последнюю спичку, он медленно закурил, размышляя. Ибо это последнее, что оста­валось ему делать. Ему надоело бегать, ему надоело бояться, ему надо­ело страдать на этой войне!

• А, снова ты, Маара, что, вернее, кто на этот раз? - не отрываясь от окна и курения, куда-то в пустоту произнёс Сибиряков.

 На этот раз - ты, Александр Александрович. Вот и пришло твоё время,- отозвался странный, непохожий ни на что голос, хотя отда­ленно напоминающий голос крохотной девочки.

• Даже так? - иронично спросил сержант и, присев на подокон­ник, упорно уставился на эту, вернее, это.

В тёмном углу, куда не доставал свет от стоящей на столе лампа­ды, стоял дряблый, пыльный, разваливающий стул, на котором сидела девочка. За внешность и крайне миниатюрный рост ей можно было дать не более семи-восьми лет. Её фантастически длинные, седые, старческие волосы неровно свисали с плеч, при этом они скрывали все черты лица, кроме глаз. В этих двух черно-голубых огоньках, ка­залось, не было ни зрачков, ни жизни. Они словно высасывали душу и природную энергию из всего окружающего, в том числе и Сибиря­кова. Её платье, больше похожее на куски грубо сшитой белой мешко­вины, сидело на этой живой кукле крайне нелепо - было очень велико и не впору. Босоногая, вся страшно исхудавшая, тонкая, как спичка, эта девочка был не из этого мира, а из того параллельного - страшного и очень опасного...

• Что ты смотришь на меня? Лучше скажи мне, ты зачем скрыва­ешься от комиссара Злобина? - болтая ногами, спросила девочка.

Сибиряков крепко затянулся и, выпустив дым, ответил:

• Он меня, может быть, и не помнит, а я вот помню его и то, ка­ково было под его командованием. Мы тогда еще под Москвой сража­лись. Я был переназначен в его полк, - то ли оправдываясь, то ли рас­сказывая свою историю, начал сержант. - Бои были страшные, очень страшные! Немцы теснили нас со всех сторон, но наш полк не сдавал­ся! А тех, кто хотел дезертировать, наказывали пулей из нагана. Много людей погибло из-за этого Злобина. А эта шкура до сих пор жив, даже до старшего комиссара дослужился. Вот почему ты его не заберешь или кто у вас там главный по таким делам?
• А кто тебе дал право судить людей? Сегодня он спас много жиз­ней ценою других жизней. Ты ничего не знаешь, а берешься судить! Не надо, вспомни лучше о Маше или Сашеньке, они ждут тебя.
• Не напоминай! - отрезал Александр и, подперев дверь дубовым столом, прилег на потрепанную кровать, поставив пулемет у окна.
• Не боишься?
• Боюсь. До вечера подожду, а там как судьба разрешится!

-Знаешь, а ты фаталист - ты боишься умирать, но все равно

идешь на смерть!

• Знаешь - это война. У тебя нет выбора! Или на врага со штыком, или пуля в спину, как по тем перепуганным немцам.

Девочка многозначительно кивнула, понимая Сибирякова.

• Маара, а скажи... - только начал сержант, но она исчезла, словно её никогда и не было в этой комнате. Помотав головой, он расслабился в кровати, крепко заснул.

IV

Ранней ночью немцы показались на улице, носившей имя Суворо­ва. Сибиряков еще раз выглянул в запыленное и облепленное старыми газетами окно, подсчитал приблизительное количество врагов. Насчи­тывался небольшой взвод на двадцать человек. Вероятнее всего, это был штурмовой инженерный взвод. Они перекрыли улицу противо­танковой пушкой, за время, которое спал Сибиряков, выкопали неглу­бокий окоп и разместили несколько противотанковых ежей, а руины здания, стоящего на перекрестке, превратили в полевой штаб - обтя­нули тентом, протянули связь.

Александр заглянул в шкаф и вытащил оттуда чей-то любез­но оставленный наряд: серый свитер, коричневые холщовые брюки и слегка покрытые пылью рабочие сапоги. Неторопливо и размеренно сменив свою разодранную военную форму на «гражданку», Сибиряков проверил пулемет. Это был MG-42, достаточно лёгкий, скорострель­ный и убойный. Для этого убийцы и тридцать, и сто человек были ме­лочью. Жаль, патронов был совсем немного - всего лишь две ленты.

• Готовы? - риторически спросил сержант Сибиряков и, поправив пулемет на подоконнике, открыл быстрый и беспощадный огонь.

Первыми под огонь попали расчет орудия и сержант взвода в чер­ной шинели. Несколько смертоносных попаданий - и бойцы попадали, как свежескошенная трава, а остальные встали, как вкопанные, впиты­вая смертельные пули. Все, кто находился на улице, валялись с проби­тыми телами на молодом снегу вперемешку с оранжевыми листьями. Неожиданно из штаба выбежали несколько штурмовиков расстрели­вать барак.

Изрешетив всю квартиру своим огнём, немцы прекратили огонь и решили взять штурмом небольшой двухэтажный барак рабочих, в котором, по их мнению, засел небольшой взвод пехоты.

Сибиряков сел в углу, перезарядил пулемет и положил под руку

парабеллум. «Ну, вот и всё, - думал он, - еще немного, и я отправлюсь к своей семье. Но перед этим надо забрать с собой как можно больше немцев - не место им на этой земле!»

Раздалась автоматная очередь по двери, за ней безуспешный удар. Дубовый стол прочно держал врагов в коридоре. Потом гитлеровцы перестали стучать по двери, а просто подорвали её связкой гранат. Щепки от двери и стола влетели в комнату. Первый, самый храбрый и глупый головорез вскочил в комнату и получил короткую очередь из пулемета. Взмахнув руками, он упал у стены. Оставшиеся бойцы ра­зом остыли и решили действовать проще. В комнату закатили «коло­тушку», но Сибиряков предугадал это. Перевернув шкаф, он спрятался за ним. Раздался взрыв. Еще двое вбежали в комнату и впитали в себя последние пулеметные пули. Упав, они перегородили дверной проем.

Теперь в распоряжении Сибирякова остался лишь пистолет и че­тыре гранаты. В комнату закатилась еще одна граната. Еще один взрыв, и тела убитых и их части оказались разбросаны по всем углам. Два нем­ца вошли в комнату, и Сибиряков, полный наглости и отчаяния, выпу­стил весь магазин в первого врага, сильно похожего на Ганса, а послед­ний патрон он выпустил в живот второго, прятавшегося за остатками двери. Но даже перед смертью этот головорез сумел достать Сибиря­кова пулей, ранив в грудь.

Александр сполз за шкаф, откинул пистолет, взял одну из гранат и, выдернув чеку, зажал в руке. Немцы не заставили себя долго ждать. С двумя трусливыми, свиноподобными, как в бреду показалось Сибирякову, солдатами, явился лейтенант в зимней форме. Все трое не заме­тили припасенного предсмертного сюрприза.

Пнув умирающего русского солдата, офицер улыбнулся во всю ширь своего злобного лица. И это было последнее, что он сделал на этой земле. Рука сибиряка не выдержала, последнее дыхание вырва­лось из его груди, граната упала на пол. Взрыв. Половина барака была уничтожена напрочь. Остались лишь одни деревянные тлеющие и го­рящие руины. Символично, но и город стал тоже этими самыми руи­нами. Такой же крепкий и нерушимый, но горящий и разграбленный до основания.

Опубликовано в 2015 году

Форма художественной речи: проза

Тематика произведения: война, солдат-сибиряк