| Мини операция |
6+ |
Разозлился, озверел. Подпрыгнул, и, опускаясь на разбитые коленки, ударил потным кулаком о пуфик. Закричал. Сжал кулак, затряс холодной рукой. Вбежал в ванную, открыл холодную воду. Руку под кран. Сильно жгло. Ладонь онемела. Голова заболела и слегка закружилась. Умылся. Хлебнул ржавой воды и кинул взгляд на оббитое зеркало: в нем стояло сгорбившееся ничтожество с взъерошенными волосами и испуганным лицом.
Пытался скрыть озверение и скрыл: бордюр или лед - обычная история. Наскоро загипсовали, прописали покой, и стало мне спокойно и сносно. Не хотел дерзко отвечать на вопросы друзей, а нутро дерзило. Я понял, что это гипс, а сердце ничего не поняло, потому что я о сердечном ничего не знал, помня, что и Бог-то где-то в учебнике разводит руками. Недели через три сняли, на рентген. Аур на черной глянцевой клеенке тысячи, только кости срослись неправильно. Мини-операция. Снова ломать, переламывать. Жутко. Скука окутала трауром с головы до ног. Родители успокаивали: «Три дня до операции, может случиться, что может ещё выправится».
Ничего не случилось и не выправилось, а я причитал, рвал клочки бумаги, где корявыми загогулинами выцарапывал рисуночки - свои любимые ели и скалы, ветер и снег.
Подвезли к кирпичной четырех- этажной «травме» и высадили. Вели не под руки, но конвоирами. А я шел медленно, люби мир и чушь. «Чего там!» - утешал себя и утешил: так и не заметил легкий холодок операционной койки и фамилию сказал, и кровь взяли, и записали что-то. Привязали холодные потные руки белыми веревочками, привели хирурга, включили лампу. Её я боялся за неистовую округлость. Казалось, что теперь включение её означает усыпление меня. Толстые волосатые пальцы врача пощупали обмякшую кисть. Гермошлем: черная маска, красивая, глянцевая, мягкая и гладкая. «Считай до сорока пяти», - послышалось сверху. В маске нечем дышать, но смотрю внимательно в незнакомые лица, вырвалось: нечем дышать! Меня держат, волосатая рука коснулась плеча, немного согрела, чуть обожгла. Я дернул плечом и перестал двигаться. Кисло, но не противно - просто нечем дышать.
Недавно было 23 февраля, мне подарили красный, отполированный «Лендроувер». Я был очень рад, потому что на пластмассовых колесах его выделяется огромный протектор, а колеса-колесики так плавно крутятся и не скрипят.
Глаза заплыли зеленой тиной. Мой «Лендроувер» взмыл над головой. Несколько желтых обжигающих обручей упали с обрыва и полетели за парящим вездеходом.
Один, два, три... Легкий шепоток окутал долину, бабочки запорхали по зеленой лужайке, увеличиваясь в размерах. Мои любимые черные очки заползли в карман, прижавшись к бедру, заплакали, зарыдали. Я вытащил их и одел на немеющие глаза, поцарапав морщинистый лоб. Солнце вдруг ярко сверкнуло, и первые лучи ударились в очки милицейской дубинкой, несколько черных осколков впились в мокрые брови.
Мой кот! Просто львенок, как похож! А теперь он в железной клетке, теперь он дикий и рычащий зверь. Снова желтые обжигающие обручи, а он прыгает в них, он веселит зрителей, ломая когти. Кто такой в цилиндре и во фраке, с гладким, как атласное бельё, лицом? У него бич в левой руке, а черная трость в правой - ей он замахивается на зверей, грозя убить. Так это же Чичиков, Павел...
Вы ли это?
Карету мне, карету!
С трибун донеслись обрывки митингующих, стуки поварешек о кастрюли.
Да здравствует солнце.
Да скроется тьма!
«Да здравствует, да здравствует, да здравствует!!!» Эхо разнеслось по долине...
В полдневный жар, в долине Дагестана
И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне
Ещё горячая дымилась рана
Ещё кричал я призрачной волне.
По красным вишням росой стекал апельсиновый сок. Под вишневыми деревьями слышен разговор:
- Время не ждет!
- А вы в Бога веруете?
- Да!
- И во второй Иерусалим верите?
- Верую!
И что за бестолковшина? Начинает смеркаться, вишни белеют, клубника розовеет. А теперь должен все собрать дошлый еж на свои сирые иголки, но он также застыл, а из-под дерева, за тусклой листвой слышатся приглушенные выкрики:
- Откуда он про луну-то знает?
- Дошлый, собака!
- Срезал он его!..
Еж очнулся и встал на задние лапы и затанцевал чечетку, а из-под земли слышится пение:
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.
Вот ручей, особняк за ручьем - там живет еж и все эти люди, а я червь, рыхлящий им глину для клубники и вишен. Вот он, Пелевин, вот летает обрыгавшийся Сэм, а я все вижу, все слышу!
Холодно. Рукам холодно, а одной так уютно! Лифт. Несколько удивленные лица весело смотрели на меня, а я пока ничего не понимал. Лестница. Забрякали колесики каталки, и я задрожал.
- Укрыть надо было... - заботливо сказала какая-то старушка.
Молниеносно. Тошнота закапала из ушей и замочила зеленую майку. Пальцы дрожали и руки горели. Брови высыхали. Легкий холодок трогал лицо. Врач потрогал загипсованную кисть и быстро нацарапал на сером листке что-то одобрительное.
Приехали домой. Я сел за стол и взял левой рукой свой красный «Лендроувер»...
Опубликовано в 2003 году
Форма художественной речи: проза
Тематика произведения: болезнь, галлюцинации, воображение