Чукина Мария

Шел семнадцатый день с крушения самолета. Наш Ил-4 подбили в районе Рязани семнадцать дней назад. Лес. Деревья. Больше ничего. Знаю, что должны были лететь в западном направлении, поэтому двигаюсь в противоположную сторону. Обратно к людям.

Нас было четверо: Карин Миша, стрелок-радист, Никулин Митрофан, воздушный стрелок, штурман Прихно Сашка и я, командир звена Владимир Чукин. Ил-4 - самолет капризный, поднять его в воздух, что корову тащить, посадить и того сложнее: машина идет на кабрирование. Немало наших летчиков погибло по дурости самолета. Но в начале войны за недостатком толковых машин и на телеге научишься выполнять боевые вылеты.

Знаю, что не виноват, но винить кого-то надо. Здесь, в полном одиночестве наедине с сумбурными мыслями виноватыми оказывались все, начиная с меня. Из своей команды я один выжил. В оправдание себе привожу немцев, сбивших самолет. В их оправдание - войну, в её оправдание - политическую верхушку и бесконечную людскую глупость.

Стоял 1942 год, июль. К этому времени из нашего 820-го авиационного полка Дальнего Действия погибло уже девятнадцать человек. По крайней мере, к моменту падения самолета, я знал только о них. Столько ребят полегло и сколько еще ляжет... Кажется, война никогда не закончится, а если закончится, то кто будет жить после нее? Какими будут выжившие? Будет ли в их глазах гореть, как когда-то горел он у нас, огонь веры в будущее после такого кровавого прошлого за спиной? Не разочаруется ли в себе человечество? Люди отличаются от зверей способностью к осознанной речи, так почему же нельзя было ее использовать во избежание войны? Мы, солдаты, люди маленькие, но практически у всех, особенно перед смертью, возникают в голове нотки осуждения в сторону лидеров. Дело армии - быть предупреждающей ядовитой окраской на теле страны для отпугивания хищников. Дело лидеров - умело преподносить эту окраску, обновлять ее, расширять. Они голова. Они могут думать и говорить. Может, я и не прав, но мертвые бы поддержали идею жизни без войны.

Я брел дальше, в глубь леса. От голода и усталости соображалось тяжело, особенно в незнакомых местах. Оказывается, не только люди боятся войны. Животных в лесу почти не было, а у тех, что встречались, в глазах стоял человеческий страх. Понимают, наверное, что на их земле орудуют чужаки. Тишиной в последние два года не мог похвастаться, пожалуй, ни один лес. То и дело над ними пролетали машины люфтваффе или Красной Армии. Хорошо еще, если просто пролетали.

Приближалась ночь. Набрёл на какое-то озеро и решил остаться возле него. Я не сказал, что был ранен? Да, был. Боль как-то отступила, а, может, я просто перестал ее замечать. Осколок лобового стекла при крушении попал под ребро в левом боку. Вытащил. Промыл. Перебинтовал разорванной курткой. Подойдя к озеру, сел на поваленное  дерево, опершись спиной на соседнюю тонкую берёзу. Глаза слипались. Я поднял голову к небу и улыбнулся. Что бы ни происходило в мире людей, природа себе не изменяла. Дни сменялись ночами. Зимы - вёснами. Во время мира и войны облака одинаково плыли по небу. Как будто природа смирялась с тем, что творили люди, и просто закрывала на все глаза. Почему бы людям всего мира, всем людям, просто не остановиться колоть друг друга и вот так сесть и смотреть на небо? К сожалению, это невозможно.

Неожиданно на другой стороне озера что-то мелькнуло. Может, олень? Хотя нет, что-то крупнее и, в то же время, тоньше. Оружия у меня, разумеется, не было. Напряженно вглядываясь в темноту, я выпрямился. В паре метрах от того места мелькание повторилось. Облако, до этого момента скрывавшее растущую луну, медленно отползало в сторону, открывая путь свету на озеро.

Свет остановился на темной фигуре человека. Хотя на человека это походило лишь издали. Тонкие длинные руки доходили практически до колен, ноги были длиной с меня и такие же тонкие, как руки. Тело состояло из сплошных выпирающих костей. Голый лысый череп. Теперь оно стояло неподвижно, вперив свои впалые глазницы на меня. Я облокотился о дерево, прикрыл глаза. А что? Бежать сил не было. Отбиваться в случае чего тоже. Боялся ли я? Нет. Ни звука. Через какое-то время открыл глаза. Оно возвышалось прямо надо мной, загораживая собой свет луны. Просто стояло. Я смотрел на чёрное чудовище и все никак не мог дать ему название. Все его тело испещряли странные полоски, не похожие на складки кожи. В каких-то местах они выглядели старыми, в других же - свежими. Некоторые находили друг на друга. Я поднял глаза на его лицо. Красные, глубоко впавшие глаза. Носовая кость переходила в хрящ, а затем сразу в ноздри. Верхушки и крыльев носа не было. Губ не было. Зубов тоже. По всему лицу, даже по глазницам проходили эти странные полосы. Я вгляделся. Это были буквы. Слова на разных языках, как мне показалось. Оно подняло левую руку тыльной стороной ладони к моим глазам. Сощурившись, я с ужасом прочитал три имени: Карин Михаил, Никулин Митрофан, Прихно Александр. Мне удалось разглядеть еще пару свежих имен: Кирсанов Степан, Столяров Федор, которые уже отчасти покрыли Калиев Белял и Полонников Иван. И еще несколько наших. Все эти имена занимали пару-тройку сантиметров на тыльной стороне ладони. Я понял, что это такое. Красные глаза, видевшие незабываемые ужасы, нос, уничтожающийся от невыносимого запаха крови, рот, уже не способный даже кричать. На его теле постоянно что-то менялось: добавлялись новые имена, блекли старые. Это и была война. Ее олицетворение. Я еще раз судорожно глянул на протянутую руку. Замелькали имена. На немецком, английском, итальянском, украинском... На русском. Я сглотнул. Я не мог перестать читать имена и представлять этих людей, умирающих прямо сейчас. Резко заныла рана. Я опустил глаза: она не зажила, снова открылась. Лилась кровь. Сердце вопреки моей воле бешено забилось. И тут я стал испытывать страх. Истинный страх. Не мнимый или выдуманный, но страх того, что поистине страшно. Войны. Войны, которой человечество старается, но пока не может избежать. Чудовище развернуло руку ладонью вверх. Там медленно начали проступать русские буквы. Буквы моего имени.

Рассказ посвящен памяти моего прадедушки Чукина Владимира Матвеевича, лейтенанта, командира звена 820-го авиационного полка дальнего действия, кавалера ордена Боевого Красного Знамени; а также памяти его экипажа: Карина Михаила, Никулина Митрофана, Прихно Александра, погибших 11 июля 1942 года в авиационной катастрофе на самолёте Ил-4. Похоронены на станции Рыбное Рязанской области в общей могиле.

Опубликовано в 2020 году

Форма художественной речи: проза

Жанр творчества: рассказ

Тематика произведения: Россия Родина, мой народ, Победа